– Тварь! – орала я во все горла, не чувствую больше боли, потому что ту боль, что сейчас захлестнула меня, невозможно было ничем перекрыть.

Я кричала и кричала, а потом меня обняли чьи-то руки. Я попыталась оторваться от них, отбрыкивалась, как могла, пока в мой мозг наконец-то не вклинился голос матери. И только спустя несколько минут я поняла, что меня уже гладят, а не бьют. Открыть глаза, открыть глаза, но я боюсь, поэтому, прижавшись к матери, сижу и жмурюсь.

– Он совсем сошел с ума, ирод, голову совсем потерял, – приговаривает она и гладит меня по волосам. – Я же тебе говорила, девочка моя, что все решили бы сами, без него.

Я слушаю ее тихий голос и начинаю успокаиваться. Всхлипов становится меньше, только сердце продолжает долбиться о ребра так сильно, что трудно дышать.

– Мам, – неровным голосом зову ее, – я уйду, слышишь, уду от вас.

– Не горячись, Вика, отец одумается, завтра прощения просить будет. Ты знаешь, он не со зла, планку срывает у него, но ты же сама спровоцировала, в этом есть доля и твоей вины.

Она продолжает убаюкивать меня. И возразить бы ей, вскипеть, но сил нет, только разливающаяся боль по всему телу.

– Пойдем, дочка. Пусть отец, когда очнется, один побудет.

Я наконец-то открываю глаза и первое, что вижу, это тело отца, что, завалившись на бок, лежит на полу.

– Он мертв, мам? – отталкиваю женщину и кидаюсь к родителю. Начинаю шарить по руке, нащупывая пульс. – Чем ты его, мам? – округляю глаза и смотрю ей в лицо.

Она, как ни в чем не бывало, кивает мне на электрошокер, что одиноко лежит в кресле.

– Он убьет тебя за это! – вскидываюсь я, но от резкого движения тело простреливает острая боль под ребрами.

– А ты считаешь, мне нужно было позволить ему забить тебя? – она смотрит на меня твердым взглядом, и я понимаю, что если бы мы в доме не держали этой вещицы, то мать была бы способна на многое. Так что отцу повезло еще.

Родительница проводила меня до спальни и помогла лечь в кровать.

– Принесу обезболивающее, – говорит она и поворачивается к двери.

– Мам, а разве мне можно? – тихо спрашиваю ее.

– Ребенка все равно не будет, Вика, – так же тихо отвечает она. – Завтра пойдем к врачу, возьмем направление на аборт.

– Я не буду делать аборт, и обезболивающее можешь не приносить, пить я его не буду, – я зло сжала губы и отвернулась к стене.

Почувствовала, как край кровати прогнулся.

– Это он? Тот парень, которого я сбила? Он отец ребенка?

Я молча сопела в подушку.

– А ты уверена, что ему нужен этот ребенок? Молчишь? А ты подумай. Подумай, что станет с тобой, если оставишь ребенка и лишишься отцовской поддержки. Каково будет тебе? Как будешь воспитывать ребенка? Я, конечно, первое время смогу тебе помогать, но если отец узнает, то мне не поздоровится, – она помолчала. – Я, конечно, могла бы уйти от Леши, но вот знаешь, у тебя вся жизнь впереди, ты найдешь себе мужа, и потом уже я не буду нужна тебе. Что тогда прикажешь мне делать? А мы с отцом хорошо ладим, вот только и ссоримся, что из-за тебя. Но это пройдет, пережить только надо, и ты, Вика, взрослая уже. Соображать нужно, потерпеть, пока живем вместе.

Я слушала мать, и мне казалось, что со мной разговаривает совсем мне чужая, не родная женщина, словно мачеха. «Потерпи». Она мне предлагает принять, как данность, избиение?

– Ладно, дочка, – проводит она рукой по моим волосам, – я пойду, и ты поспи. Отец к тебе больше не будет лезть, не переживай.

Тихий скрип, и кровать приняла обычное положение, а потом наступила тишина. Такая умиротворенная, что глаза закрылись прежде, чем я что-либо смогла обдумать.

***

– Аборт.

Я давилась завтраком, но тщательно продолжала глотать слюну.

– Леша, – вижу, как мать кладет на запястье отца руку и сжимает, – мы с Викой все еще раз обговорим и сходим в поликлинику. Поговорим с доктором, а уже там все по обстоятельствам.

– Без обстоятельств. Не хватало еще на седину позор этот. От коллег выслушивать. Я сказал, аборт. Сколько нужно, столько и заплатим.

Отец за вчерашнее даже прощения не попросил. Моя душа обливалась слезами, а сердце заходилось в сбивающемся ритме из-за вселенской несправедливости ко мне.

– Я не потерплю выблядка у себя дома.

Это было последней каплей, я встала из-за стола и выбежала с кухни.

***

Два дня спустя. Пятница.

Мелкие капли дождя кололи мне кожу лица. Я куталась в легкий плащ, неуверенно вышагивая по тротуару. Плакать не стесняюсь совсем, ведь моих слез особо не заметит никто, они смешиваются с каплями дождя. Я не до конца понимаю, что делаю. Подавленная и раздавленная родительскими наставлениями, иду-таки в эту гребаную больницу, потому что на семнадцать ноль-ноль мне назначена операция, аборт. Сумка оттягивает плечо так сильно, что кажется, в нее наложены кирпичи. Но нет, в ней всего лишь лежит тонкая бумага с направлением на прерывание беременности. По состоянию здоровья. Я, оказывается, не могу именно сейчас выносить малыша, и врачи настоятельно рекомендуют прервать беременность. Машинально отпускаю руку на живот, и слезы с новой силой застилают глаза. Сколько заплатила мать за эту фальсификацию, я не знаю и знать не хочу, но сердце, словно ледяной кулак, сжимает страх, сбивая его с четкого ритма. Где-то глубоко внутри понимаю, что делаю что-то неправильное, что не так все надо решить… И тут я вскидываю руки вверх, потому что спотыкаюсь о булыжник, что попался мне под ноги. Я даже не заметила его. Все сжалась, готовясь к удару, но знакомый запах обнял и мгновенно пропитал меня собой, а сильные руки подхватили сзади и прижали к его груди.

– Привет, птичка, – сказал Антон.

Я изловчилась и вырвалась из плена его рук, повернулась к нему лицом, и мои губы растянулись в довольной улыбке. Внутренний голос вознес хвалебные оды вселенной за то, что дала нам шанс встретиться вновь.

Сесть в машину и отдышаться – вот чего мне хотелось больше всего, когда я спускался с верхнего этажа бизнес-центра, только эта мыль и кружилась в голове.

Два дня я, как чумной, ходил по дому, накручивая километры. А в голове пустота и ни одной нормальной мысли. Все они никак не складывались в один единый пазл. В первый день после разговора с тестем я сразу отмел его предложение стать преемником, не хочу зависеть от него никак, но потом в голове щелкнуло воспоминание о том, что этот мудак может исполнить свои угрозы по поводу мальчишек. Хотя я думаю, ни один нормальный судья не пойдет на то, чтобы отобрать детей у отца и отдать их деду с бабкой. Разве это правильно? Но тон тестя, с которым он мне говорил про это, ставил под сомнение все мои убеждения. Руки так и чесались закурить сигарету, обдумать, обмозговать все под расслабляющий никотиновый дым. Но здоровье важнее, тем более, когда у тебя столько нерешенных дел, для которых ты должен быть по максимуму заряжен не только морально, но и физически.